Visca el Barca!
Лет тридцать назад прочитал книгу об одинокой жизни мальчика и его мамы в городе Барселона. Названия, автора и подробностей не помню, но не забыть, как начинается книга: мальчик просыпается утром, залезает на подоконник и встает во весь рост, обращенный лучам солнца, которое заливает полоску моря и чешуйчатые крыши высоких грациозных зданий, фасеточные стеклянные купола, волнообразные — параболические, гиперболические поверхности черепичных кровель: изумруд и алое золото драконьих спин и раковин гигантских доисторических моллюсков — виделись мальчику. Он принимал город за арсенал своего воображаемого доисторического зоопарка и каждое утро проверял его сохранность. Ничего больше, кроме рецепта варки яиц в мешочек, которые мальчик ел на завтрак, из этой книги не помню.С детства Барселона держалась в воображении особняком. При том что хотелось погулять и по крышам Стокгольма, и по тропам вокруг Катманду, и достичь Индии Афанасия Никитина, и позагорать на острове Буяне, и подсмотреть купание гарема в Персии Кольриджа и Велимира Хлебникова. Барселона — единственный образ заморских стран, который с детства сохранил не только притягательность когда-нибудь там оказаться, но и желание разгадать его тайну — секрет доисторических чешуйчатых чудищ с выгнутыми спинами и скрученными хребтами.
В юности Барселона вновь ожила — теперь под пером Оруэлла в книге «Памяти Каталонии». Во время гражданской войны будущему автору рассказа «Как я убивал слона» пришлось несколько суток провести без сна на крыше под куполом городской обсерватории — напротив позиций гражданских гвардейцев, которые забаррикадировались в кафе «Мокка». Взгляд Оруэлла с крыши на Барселону — взгляд голодного, бессонного, измученного, но тем не менее восхищенного человека, который любуется теми самыми крышами и полоской моря, — только обогатил предвосхищение Барселоны.
Реус
Реус — родной город создателя сокровищ Барселоны. Здесь родился Гауди, здесь расположен музей, посвященный не столько его работам, сколько тому, как они были сделаны. Редкий случай, когда сосредоточенность на «как» превосходит материальность «что». Вопрос о стиле — о примате эстетики над этикой — обязан присутствовать в мироздании, ибо без него красота мгновенно сдаст позиции пред полчищем забвения.Тайна Гауди открылась в музее потрясением. Оказывается, его метод в точности описывается суффийской поговоркой, которая, в свою очередь, объясняет метод духовного совершенствования через самопознание. «Чтобы построить минарет, следует выкопать колодец и вывернуть его наизнанку». Метод искусства, чья задача, говоря в целом, состоит в том же приеме — искуплении нижнего мира, поиске искр божественной святости, очищении их от частиц нечистоты и преображении в мире вышнем. Подтверждений этому методу «спуска и подъема» множество, например: «Божественная Комедия», где Данте спускается вслед за Вергилием в ад и внезапно оказывается снаружи, в той же точке, но перевернутым с ног на голову; Орфей спускается за Эвридикой, чтобы вызволить возлюбленную из небытия; хищная птица в своем полете стремится все выше и выше — в безвоздушное, метафизическое пространство и превращается в снег и свет («Осенний крик ястреба»). Для искусства — и поэзии особенно — эта ситуация архетипична.
При конструировании макета Собора Святого Семейства, Гауди использовал остроумнейшую систему распределения весов: он подвешивал на пучке параллельных нитей мешочки с песком, перераспределяя натяжение и тем самым имитируя реальную нагрузку. Затем он отражал всю эту конструкцию в зеркале и строил по отражению макет. Таким образом, собор получался вывернутой наизнанку реальностью. Таковую он и напоминает — непохожий ни на что, совершенно отчужденный от всей предшествующей архитектуры, словно взятый из ниоткуда, спущенный на землю, а не выросший из нее.
В Реусе становится ясно, чего хотел художник, который отражал в зеркале слой осадочных пород, когда строил пищу океана времени — песчаные замки; подобно тому, как на пляже из кулачка ребенка струйка мокрого песка создает остроконечные причудливые башенки, зубчатые стены (и здесь стоит вспомнить, что бетон, по крайней мере, на три четверти состоит из песка).
Творения Гауди — при всей их надмирности — гармоничны человеческому восприятию, их хочется потрогать, с ними хочется поиграть, как в песочнице, их хочется разобрать. Сам Гауди говорил, что его архитектурные формы наследуют растениям и живым организмам. Но этим их тайна не исчерпывается. Винтовая лестница внутри колокольни Собора Святого Семейства повторяет спираль раковины наутилуса. Плитка, которой замощены панели Реуса и Барселоны, созданная по эскизам Гауди — несет на себе отпечатки раковин и хвоща. Глядя на нее, вдруг понимаешь, что все эти скрученные линии, ветки и лепестки модерна (контуры окаменевших наутилусов, белемнитов, брахиоподов и аммонитов — любимые кривые этого периода искусства) суть галактические спирали времени-пространства, обращенные своей пружинистой силой в будущее. Футуристическая направленность творений Гауди несомненна; и в то же время этот художник сделал все возможное, чтобы спустя миллионолетие Барселона в толще осадочной породы оказалась не отличимой от россыпи окаменевших раковин. Это — титанический жест художника. Об этом — стихотворение «Моллюск» Иосифа Бродского, поэта, сравнившего череду фасадов на Дворцовой набережной Ленинграда с отпечатком морского гребешка.
Дали
Мальчик из той заветной детской книги, чье действие происходило в Барселоне, варил яйца так: опускал их ложкой в кипящую соленую воду и считал до ста восьмидесяти. Всю жизнь готовлю яйца, следуя именно этому рецепту — и получается идеальный «в мешочек». Эти же барселонские яйца, но размером со взрослого страуса, я увидел в Фигерасе — на кровле музея Дали, устроенном в здании сгоревшего во время гражданской войны театра.Первое, что приходит в голову, когда оказываешься внутри этого здания — то, что это действительно театр, и что Сальвадор Дали — именно театральный художник, в первую очередь; что именно сейчас и здесь — место и время его творениям, а не в репродукциях или простых линейных экспозициях.
Речь у Дали идет о современном театре, в котором важен не только трансформирующий тело жест, но и превращающий пространство и время в тело. Дали — чуть не первооткрыватель интерактивного художественного пространства: он внутренний мир превращает во внешний и внешний во внутренний, приумножая бездонность обоих. Только театральный художник, привыкший обертывать время и действие в декорации, мог рискнуть обернуть в свое произведение известный теперь на весь мир сферический леденец на палочке, каталонское изобретение.
Ну кто еще в семидесятых годах мог всерьез говорить о трехмерной живописи, об организации бытового пространства согласно принципу подобия человеческому телу? Кто еще мог приблизить визуальное вплотную к тактильному и указать на родственность слепоты и пророческого визионерства?
Стеклянный купол, накрывший пространство музея подобно мушиному глазу, отражается во множестве стеклянных плоскостей и возносит зрителя к ногам Святого Себастьяна, кисти Дали, и подножью трона рогатого Моисея, резца Микеланджело, — над сценой, в середине которой помещается могила художника. Под сценой находится картинный зал с отобранными шедеврами, в центре которых — могильная ниша, заложенная каменной плитой с гравировкой: крест, имя, дата рождения, дата смерти.
Жирона
Для того чтобы проникнуть в экспозиционный, сумрачный и полный зеркал зал, в котором выставлена коллекция ювелирных украшений, сделанных по эскизам Дали, необходимо шагнуть в дверь-вертушку. Сделав шаг, вы следуете за вращающейся створкой и в какой-то момент оказываетесь в полной темноте. В то же мгновение ваша голова втягивается в плечи, и ноги пружинят — непроизвольно, не потому что вы боитесь темноты, а потому что вчера посетили парк водных развлечений в Росесе и теперь точно так же, как на вираже аттракциона «Черная дыра», тело, попав в полную вращающуюся темноту, готовится к броску вбок и вверх, с переворотом…Кажется, главное — после оливкового масла — блюдо Каталонии: любимая Дали утка в грушевом соусе.
После Фигераса стоит отправиться в Жирону, чтобы прогулявшись по набережной реки — мелкой и прозрачной настолько, что стаи полупудовых карпов, будто поросята, роющиеся рыльцами в иле, видны, как на ладони, — пройтись по выкрашенному суриком мосту, который построил Эйфель, и погрузиться в сгущенное пространство средневековых улочек еврейского квартала.
Евреи покинули эти места много веков назад, однако интерес местных жителей к бывшим соседям высок, — что объясняет наличие Музея еврейского квартала и то, что местные жители охотно возводят свои родословные к знаменитым горожанам еврейского происхождения.
В музее собраны обломки каменных надгробий с надписями на иврите. Каталонцы использовали их на протяжении веков в качестве строительного материала для своих новых домов. Примерно так же христиане поступили с материалом Ветхого завета. «Им проще простить христианство Иуде, чем иудейство Христу», — написал однажды поэт Виктор Коркия.
В Жироне поражает собор, огромный настолько, что изнутри кажется больше самого города, по крайне мере, его старой части. Алтарь Св. Нарцисса, для освещения которого требуется повернуть выключатель, предстает одной из метаморфоз Нарцисса, проштудированных Сальвадором Дали.
В окрестностях Жироны — стаи чаек на полях убранной кукурузы.
По дороге в Барселону виден на горизонте скалистый горный массив Монтсеррат. Там, в бенедиктинском монастыре, основанном в XI веке, хранится чудодейственная статуя Черной Мадонны (La Moreneta), покровительницы Каталонии — предмет паломничества, вырезанный, согласно легенде, святым Лукой и перенесенный затем в Испанию святым Петром. Одно из объяснений черного цвета La Moreneta находится в строке Песни Песней: «Черна я, но прекрасна».
Ландшафт
На подлете к Барселоне обнаруживается плоская береговая линия, которая изобилует лиманами, обросшими тростником, но имеющими в большинстве правильную форму, что свидетельствует о долговечности ирригационных работ в этом районе. Зимние штормы осаждали равнинные берега Каталонии и страна защищалась, возводя насыпь и прокладывая по ней дорогу. В целом окрестности Барселоны напоминают по ландшафту северо-западный берег Крыма, однако здесь нет ни лиманной соленой грязи, ни монтмориллонита — ценящейся как в косметологии, так и в нефтедобывающей промышленности голубой вулканической глины — кила. Зато в Каталонии есть Коста-Брава — высокий скалистый берег и бурное, бравурное море под ним. Однако напрашивающаяся и в дальнейшем ландшафтная аналогия с Крымом хоть и уместна, однако должна приниматься с поправкой на особенную, более буйную и разнообразную растительность, объясняющуюся, видимо, близким соседством снежных гор: скажем, айлантус, ленкоранскую акацию — с перистой листвой и розоватыми венценосными хохолками цветков, — в Крыму можно встретить только на Карадагской биостанции, в то время как в Каталонии она часто украшает открытые террасы ресторанов и дворики.Монжуйк — гора, на которой во времена еще Дона Ицхака Абарбанеля было еврейское кладбище — сейчас католический колумбарий, чьи стеклянные квадратные окошки вмазаны раствором в камень и в подпорные стенки террас. На окраине Барселоны вполне феодосийский расклад — железная дорога вдоль моря и портовые, похожие на богомолов краны, толчея погрузчиков.
От всемирного форума культур осталась огромная солнечная батарея, которой питались ноутбуки участников. Потоки закатного солнца множатся в ней. Столь же прекрасные, сколь и ядовитые заросли олеандров — розовых и белых — на разделительной полосе. На дороге аккуратным рядком встречаются густые пинии, чей возраст говорит о древности дороги.
И, разумеется, главное. Архитектура в Каталонии — часть ландшафта. Здесь почти каждая будка, каждая сторожка на краю поля или виноградника выбелена известью и представляет собой не просто аккуратно построенное здание, а именно что продолжение склонов, холмов, утесов. Не говоря уже о небольших виллах с гордостью возвышающихся на подпорных стенках не одно столетие. В Каталонии чуть не каждый куст, каждый гектар ухожен и возделан. Однако аккуратность не всегда признак достатка. Ландшафт здесь повсеместно превращен в предмет искусства, и это обезоруживает глаз.
Вообще пинии — главный источник растительной роскоши Каталонии. Невысокие, они подчеркивают важную черту ландшафта: тут все — и холмы, и дома, и небо, и берег — соизмеримо с человеком и служит ему.
Вечер в Санта-Сусанне, в старой части города (каковая всегда на горе — следствие наиболее выгодного местоположения крепости), под муниципальным древним зданием с лужайкой, огражденной балюстрадой, за которой открывается череда террас и толща рассеянного света — с погруженным в нее городком, со всеми его утопшими в зелени домами, виллами, полями. Здесь, на лужайке, происходят не выборные мероприятия, а поэтическое собрание, где пожилой поэт по-хозяйски выходит к микрофону, опробует, как настроен звук, и приступает к чтению стихов. Его поэтическая речь обращена к двум-трем десяткам слушателей — его же возраста, прилежно занявших скамьи — посреди лужайки, на которой поместились и мы с велосипедами.
Вновь подхожу к балюстраде и на этот раз обнаруживаю прямо под ней огромный, с космами тины бассейн, выложенный облачно белой и небесно лазурной плиткой; арочная колоннада по периметру бассейна и слепки античных скульптур завершают картину.
Санта-Сусанна
Бывший мэр Санта-Сусанны, невысокий плотный мужчина, похожий на Альмодовара, охотно говорит о предстоящих выборах: он собрался вернуть себе пост. Он говорит о своем методе благоустройства города: только те бизнесмены могут получить инвестиции от мэрии, кто сами вкладывают в развитие, и получают ровно столько, сколько вкладывают. Пока бывший мэр готовится к предвыборной гонке, он заведует сетью центров водных развлечений. Одно из них довелось опробовать: четырехместный катамаран под полным парусом довольно резво вышел в открытое море, и когда волна стала дышать глубже и полней, а ветер посвежел всерьез, пришлось повернуть его обратно.Море оказалось незамутненней слезы; купальщиков на берегу меньше, чем бегунов и велосипедистов, и расстоянье между ними исчисляется стадиями.
Сельское хозяйство в Санта-Сусанне находится бок о бок с туристским раем: клубничные поля, гряды артишоков, кусты помидоров, поддерживаемые составленными из нескольких жердей шалашиками, шпалеры, увитые фасолью. Подле вилл, построенных в начале модерна, и стильных стеклянно-мраморных отелей с бирюзовыми овалами бассейнов и зелеными лоскутами лужаек, раскинулись черные поля чеснока, лука, сладкого перца и баклажанов; местами доносится благоуханье навоза.
Коста
Побережье Салоу отличает мелкий нежный песок, набережная длиной в километр, на которой растут 155 пальм, и «поющие фонтаны», чьи струи бьют сообразно музыке, а водяная пыль служит объемным экраном для лазерного шоу. Успех туристического бизнеса в Салоу не имеет никаких рациональных объяснений, кроме того, что он совпал с известным экономическим испанским чудом, пришедшимся на 1960-е годы, на расцвет правления Франко. Никаких государственных программ не было ни тогда, ни сейчас. Только каждый год Франко девальвировал местную валюту, что делало побережье привлекательным для туристов со всей Европы, особенно из Франции.Нравятся рыбацкие городки: добавьте к Росесу — Камбрилс. Они изначально — из-за запаха рыбы (действительно, мало выносимого, но слышного только в порту) — избавлены от толчеи. Их променады изобилуют ресторанами. В Росесе песок на пляже замечательный: крупнозернистый, как гречка. Кроме солнца, главная достопримечательность пляжей — конечно, вода. Чистота ее во многих случаях отмечена высшей маркой — знаком качества, развевающимся на бело-синем флаге. Кроме обязательного режима естественной очистки (все созданные человеком предметы на время осени и зимы удаляются с полосы вдоль моря), прибрежные воды ежедневно очищаются с помощью специальных систем, смонтированных на баркасах, которых можно различить среди прочих по наличию черных гофрированных труб на палубе.
Сосредоточенный на изяществе Росес далек от ширпотреба: в сентябре его набережная пустынна, рестораны полны накрахмаленной белизны скатертей и ажурных спинок пустых венских стульев.
Непременные гаревые дорожки заняты велосипедистами и бегунами; то и дело встречаются пункты проката всего на свете и центры водных развлечений, где вас могут отправить в море на парусном катамаране или непотопляемом каяке. Аренда двадцатиместного катамарана на двое суток для путешествия на Майорку и обратно — вполне по карману для какой-нибудь веселой кампании, пожелавшей провести ночь на палубе под звездами и парусами.
Ночные купания прекрасны: отплыв подальше, в моменты, когда идущая к берегу волна заслоняет береговые огни, оказываешься наедине с Большой Медведицей и теплой, как кровь, соленой теменью вокруг.
Рыба
В Росесе одно из зрелищ — рыбный аукцион. Ежедневно в пять вечера все суда рыбацкого братства города обязаны вернуться в порт. Кто пришел последним — на следующий день последним выйдет в море и займет не самую лучшую позицию, со всем вытекающим ущербом для улова. Владельцы ресторанов и магазинчиков сидят в аудитории, держа в руках пульты с кнопками. Перед ними на транспортерной ленте продвигаются лотки с только что выловленной рыбой, на большой экран проецируется содержание лотков, вес и начальная цена за килограмм. По сигналу цена начинает снижаться, и кто первый нажмет кнопку, тот и купил торгуемый лот.Таким образом, после аукциона сразу ясно, куда следует отправиться за тем или иным редким видом рыбы, что придает Росесу еще одну уютную черту.
Есть в порту причалы, где группируются небольшие баркасы с навешанными по бортам прожекторами — это лодки ловцов креветок и прочей донной живности. В море они выходят ночью и подсвечивают опущенные на дно ловушки лучами; в порт возвращаются на рассвете, тогда же и происходит их собственный небольшой аукцион, не автоматизированный, а сумбурный и крикливый.
В порту одуряющий запах рыбы. Рыбаки на причаленных сейнерах, стоя на коленях под огромными катушками смотанных сетей, бережно перекладывают на пластиковые лотки со льдом рыбу. Парни с кошелками, набитыми сардинами, проворно выбираются с причалов, являя исключение, подтверждающее правило: ни одна рыбешка не может быть продана в обход аукциона, устраиваемого рыбацким братством. Уставшие рыбаки составляют лотки с рыбой на тележки, накрывают холстиной и толкают к зданию аукциона. Продавцы припортовых лавок, заваленных льдом и свежей рыбой, зазывают покупателей — дают попробовать кусочки хлеба с лепестками анчоусов.
Над прилавками висят наполненные водой прозрачные полиэтиленовые пакеты. Оказывается, они эффективно отгоняют мух, которые пугаются сами себя и товарищей при короткофокусном отражении в водяной линзе: муха под лупой — жуткое зрелище.
Рыбаки живописны. Кто-то, стоя на коленях, совком вышвыривает из лодки водоросли и гнилую рыбу. Кто-то распутывает сети или, разложив на кожухе гаечные ключи, возится с дизелем.
Иссушенные, изборожденные морщинами лица стариков притягивают объектив.
Масло
Главное блюдо Каталонии (за всю Испанию сказать не умею) — оливковое масло. Самое вкусное масло отжимается из оливок сорта арбекино — размером с ноготь мизинца. С этим маслом можно съесть что угодно. С ним не сравнится ни треска с чесноком и медом, ни осьминоги с картошкой, ни баранья лопатка, разве что карпаччо из тунца, обильно сдобренное тем же самым маслом из арбекино. Причем оливки обязаны быть собранными руками, а не ободранными грабельками с ветки — железо наносит ранки на плоды и в этих местах начинается скоропорченье, изменяющее вкус масла. Когда выливается из бака свежеотжатое масло, хочется съесть ломтями самый воздух, ставший тучным от его аромата.Слетающиеся осенью со всей Европы скворцы наносят большой урон производителям масла: «скворец» [estornino] — прозвище сборщика оливок.
К столу подают поджаренные куски хлеба, которые натираются чесноком и половинкой помидора, после чего получают название «кока». Кокой зовется также открытый пирог с начинкой (случается, что и фруктовой). Кока у каталонцев одно из культовых блюд, наряду с анчоусами — жареными или в масле, сардинками и печеным на углях луком-пореем. Поговорка гласит: «У кого есть мама, тот ест коку. У кого нет мамы, тот не ест ничего». Печеный лук-порей не пробовал, а анчоусы, при всей априорной любви к рыбе, всерьез уступают феодосийской малосольной тюльке.
Оруэлла, прибывшего в Барселону на побывку с фронта, преследовал голод: во время беспорядков в городе закрылись все лавки, и единственной пищей в гостинице оказались сардины. Официанты подавали их со всеми церемониями — по одной рыбке на тарелке, — и вспомнились эти сардинки, когда обнаружил, что абсолютно во всех ресторанах, где пришлось побывать, работа метрдотелей и официантов была превосходна, умна и деликатна.
Хлеб в Каталонии самый обычный, равно как овощи и фрукты.
Кремат
Сара — точеная резная мадонна: черные четкие черточки бровей, твердые губы, высокие скулы, длинная юбка, смуглота и веер в руках, которым она выражает грациозное нетерпенье, — объясняет происхождение горячего сладкого напитка El Cremat: готовится он из рома и носит название «Обожженный», поскольку перед подачей его поджигают. Массовым образом кремат готовили перед проводами военных моряков, отправлявшихся через Атлантику для подавления национального восстания на Кубе. Восстание началось в 1895 году и закончилось победой вскоре после взрыва американского броненосца «Мэн» у берегов Гаваны (правительство Маккинли объявило войну Испании, в результате чего она в 1898 году лишилась Кубы, Филиппин и Пуэрто-Рико).За крематом следует мусс из фундука с инжировым вареньем.
Южные порты
Красная черепица крыш, узкие окна вприщур пропускают солнечный свет и бликующую рябь пронзительно синего моря — основа колорита гриновских рассказов, южно-портовая романтика, основанная на стремлении за горизонт, на миражах, которые из-за него доносятся; морской берег — лучшее место для пребыванья романтиков, для упражнений в метафизике, чье ремесло состоит в созерцании незримого, в предвидении небывалого. Почти круглая бухта Росеса, с узким входом, отмеченным мигающими маяками. Бесшумная проворность официантов и говорливость метрдотелей. Устрицы, мидии и креветки в аквариумах. Здания XVI-XVII веков, мало чем отличающиеся от современных построек.Морская прогулка в бухту, где раньше — до того, как в обиход вошло слово «экология» — добывали мрамор, отчего берег здесь изобилует подводными пещерами; в одном месте на урезе воды сложена мраморная пирамида, хорошо заметная, — она использовалась для погрузки камня на суда.
Широкая мощная лодка с немцами, англичанами и французами бросила якорь неподалеку от берега. Один за другим ее пассажиры застегнули гидрокостюмы, надели маски, забросили за плечи акваланги и попрыгали в воду. Последовал за ними и обнаружил, что дно здесь представляет собой почти отвесную скалу. Дотрагиваясь до нее пальцами один за другим аквалангисты растворяются в потемках глубины; выпущенные ими пузырьки проходят сквозь стайки рыбок; там, в глубине, один за другим вспыхивают лезвия фонариков.
Аквалангисты поднялись все разом, согласно дисциплине и запасу воздуха в баллонах. Перед тем как вернуться в Росес, заходим в бухту Монтхой, чтобы взглянуть на скромное здание одного из лучших ресторанов мира — El Bulli. Больше рассказов о приемах деконструкционной кулинарии Феррана Адриа привлекают внимание яхты, стоящие здесь, глядя на которые, ясно видишь хорошую свободную жизнь, чьи сутки драгоценно укладываются в периоды переходов между портами Средиземноморья или Атлантики.
Ветер
Трамонтана дует беспрестанно несколько дней с однообразной, сводящей с ума силой. Дома трещат и трепещут под ней. Матери встречают детей у школы, чтоб помочь перейти улицу, подвергшуюся натиску ветра. О каталонцах говорят, что они все с приветом, потому что сезонно подвержены трамонтане. Однако этот ветер для каталонцев — светлый образ, ибо приносит смену погоды.Каталонцы блюдут самостийность и в том, что сторонятся признанных во всем мире испанских символов. На вопрос об Альмодоваре Сара — та самая девушка с резным лицом героини рассказа Александра Грина — отвечает строго: «Это хорошо, что Альмодовар прославил Испанию в целом. Но его творчеству я бы поставила пять из десяти».
Вечер
Вечером в воздухе, кроме кораллового торжества заката, происходит следующее: над головами прохожих бесшумно взмахивают, снуют и пропадают в кронах платанов черные платочки летучих мышей; стайки крохотных, вполовину воробья, черных птичек проносятся сквозь сумерки, вздрагивающие очнувшимися цикадами: несколько взмахов и снова паденье, несколько взмахов и снова вниз. Залив Росеса наполняется огнями, огни россыпью оживляют нагорье. На набережной иммигранты, преодолевшие Гибралтар, раскладывают на газетах свой нехитрый товар: поддельный ассортимент Louis Vuitton, пучки змей с пряжками вместо голов, пестрые башни, составленные из солнцезащитных очков. Вдоль парапета местные творцы вылепливают и вырезают из песка, смоченного сладкой водой, замки; еще в репертуаре песочных скульпторов — поклонение волхвов и мультяшные сюжеты. Коробки с мелочью стоят подле на парапете.На веранды ресторанов забредают юноши со свежими букетами в руках: они требуют от сидящих за столиками мужчин купить их дамам розы. Юноши неотвязны, как и головокружительный аромат роз.
Vale!
В бухте Росеса запрещена рыбная ловля. Но утром на груде валунов, подпирающих маяк, непременно встретится увлеченный рыбак, разложивший вокруг себя удочки. Если ему крикнуть «Ола!», он оторвет взгляд от кончика удилища, помашет рукой и скоро скроется за синей вывеской Puerto de Roses marina. После выхода из бухты нос судна глубже взрезывает волну, иногда в лицо летят брызги. Теперь стоит перейти на корму, ибо именно отсюда особенно ясно откроется скалистый берег, омывающийся гигантской линзой моря, которое дышит древностью палеозоя. Море свободно от государственного строя и всех последствий цивилизации. Ровно та же беспримесная могучая сила стихии правила на большей части поверхности планеты миллионы лет тому назад. Вот отчего путешествие морем так захватывающе. Вот отчего запах моря так будоражит в Каталонии, примешиваясь к густому запаху вина, оливкового масла и рыбы. Вот отчего так нескучно жить на берегу времени и мечты. ♦PayPal a.ilichevskii@gmail.com
Webmoney (рубли) R785884690958
Webmoney (доллары) Z465308010812
Webmoney (евро) E147012220716
Комментариев нет :
Отправить комментарий